И всё же Кира надела в школу кольцо: вдруг что-то там случится, и Мия захочет с ней связаться, или импульс появится, а она его пропустит. Лучше пусть будет на пальце, а не лежит себе дома в укромном месте. С ним как-то спокойнее.
Да, ей нужно было успокоиться, потому что на душе было тревожно. Она чувствовала, что-то нехорошее должно случиться, какое-то предчувствие витало в воздухе. Но, к счастью, ничего такого не происходило, и она немного расслабилась.
Так прошло несколько спокойных дней. Все были заняты своими делами. И тут здрасте, под названием «не ждали»! Однако если разобраться, ждали, очень даже ждали, только, как обычно, не верили себе. Правильно, зачем полагаться на то, что нельзя объяснить, – на эмоции, в общем.
И опять всё случилось на злополучной физкультуре. Не зря Кира так её не любит! Особенно на свежем воздухе. Прыжки в длину. Зачем?! Зачем ей в обычной жизни прыжки в длину?! Она что, лягушка, кузнечик? Ну побегать, руками помахать – ещё понятно, типа кровь разогнали, мозги лучше заработали – и вперёд учиться. Но нет – прыжки им подавай! Нормативы!
Самое смешное, что Кира летом как раз тренировалась прыгать. Папа её спорт очень уважает – за гибкость и силу в теле, так сказать, и плавать именно он её научил, кстати. И вот на отдыхе, в перерывах между играми в волейбол, папа дал Кире пару уроков по прыжкам, будь они неладны. Сначала он просто учил её правильно падать, то есть группироваться, на песке и в воде это делать удобнее, а потом и до прыжков дело дошло, даже соревнования устроил. Он же не умеет лежать на пляже, как мама, ему активный отдых подавай. Вот и натренировал её на свою голову. Вернее, на Кирину…
Но вернёмся к физкультуре. Вышли они, значит, всем классом на школьный двор, побегали по кругу чуть-чуть: размялись-разогрелись. И тут физрук Игорь Борисович для судейства берёт себе в помощь двух лучших мальчиков: Артёма Льдова (что понятно) и… внимание! Ту-ду-ду-ду – Кирилла Соболева (новенького!). Выдаёт им жёлтые жилеты с надписью: «Судья». И вот Льдов машет флажком, Кирилл измеряет рулеткой метры-сантиметры, а Игорь Борисович фиксирует всё это в журнал.
А Кире с какой-то радости втемяшилось в голову прыгнуть хорошо. Она же умеет! Но только зачем? З-а-ч-е-м? Ведь было ж предчувствие беды! Ожидание несчастья. Тревожное такое чувство поселилось в душе и не отпускало. Вот и нужно было залечь на дно и не высовываться. Но нет, не в её это характере! Напрасно она, что ли, летом с папой тренировалась? Нужно показать, утереть нос этим выскочкам. Вот и показала…
А Кирилл с радостью зафиксировал, да ещё имел неосторожность громко похвалить её, и так, что даже физрук снизошёл до ворчливого комплимента из разряда: «Ну-ну, Смирнова, удивила!» И так звонко, с таким искренним восхищением Кирилл сказал ей это своё «Молодец!», что Кира вся покрылась пунцовым румянцем и готова была сквозь землю провалиться от всеобщего внимания со стороны класса. Все же видели и слышали.
А ведь Кира знает, прекрасно знает, что нельзя привлекать к себе внимание. Чревато это. Последствиями. Привлекать внимание могут только избранные особы, такие как Льдов и Королёва, остальным предпочтительнее сидеть тихо и не высовываться. А лучше совсем ветошью прикинуться. Оно целей будет. Но Кира-то лёгких путей не ищет и получает свой «счастливый» билет: следующей прыгает Вероника! И прыгает на пару сантиметров меньше, чем Кира, да ещё и новенький, Кирилл, её не похвалил! Её! Королеву класса! Во всём первую и несравненную!
А потом произошло ещё кое-что интересное... После шестого урока технологии (то ещё мучение!) она спускалась по лестнице и, услышав голос своего нового знакомого: «Кира, подожди, вместе пойдём домой», оглянулась и увидела такую картину: Кирилл, впопыхах запихивая тетради в рюкзак, на полном ходу врезается в проходящую мимо Королёву. Какое у неё было лицо! Если бы он заметил, то, наверное, истлел бы от её пылающего взгляда, но он даже не посмотрел на Вероничку: только бросил ей впопыхах: «Прости» и побежал дальше.
Ну и всё… Пошло-поехало после этого…
Хотя всё же не сразу поехало… Только на четвёртом уроке следующего дня Кира вдруг обнаружила, что у неё пропал пенал. Бесплодные поиски сначала вокруг парты, затем и по классу ни к чему не привели. Но ведь пенал-то был, Кира совершенно ясно и чётко помнила, как на первом уроке математики она доставала ручку, карандаш, линейку. Потом они перешли в класс истории, где она что-то там записывала под диктовку Валентины Николаевны. Затем русский, на котором писали диктант (значит, ручка была), а вот после все пошли на завтрак, и на следующем уроке литературы она-то и обнаружила, что пенал пропал. Хорошо ещё Кирилл после её долгого копошения поделился с ней карандашом – что взять с мальчишек: не берут они с собой запасные ручки – но пока суд да дело, она, конечно же, схлопотала за свою возню и неправильный ответ от русички. Что понятно, не до былин ей было об Илье Муромце, тут свои похлеще: быль иль не быль. Был пенал и нету, растворился в воздухе, испарился бесследно. Как с такими мыслями правильно на уроках отвечать?
В общем, после литературы на перемене Кира стала бегать туда-сюда по кабинету, чуть не плача в поисках потеряшки, и тут Воронов, мир не без добрых людей, выходя почти последним, шепчет ей, где посмотреть. Если б не Сашка, она бы в жизни не догадалась искать там. Пенал, оказывается, лежал всё это время в мусорном ведре под ворохом фантиков и пакетов от сока! Доставая его, она вся перепачкалась в липком сиропе, хотя и пользовалась салфеткой.
Но как? Как он мог туда попасть?! Очень хотелось верить, что случайно… Но к сожалению, вскоре она убедилась в обратном, когда явилась на следующий, пятый, урок с опозданием.
Пока она отмывала руки и пенал в туалете, звонок, конечно, прозвенел, и англичанка Ирина Юрьевна остро отреагировала на её опоздание. Кире пришлось выслушать долгую тираду о неблагодарных учениках и их поведении: «Это в начале-то года, а что будет дальше» и бла-бла-бла…
Наконец она садится за парту, достаёт учебники, тетради и злополучный пенал. Открывает его и… о ужас! Вляпывается во что-то вязкое, мерзкое, похожее на слизь. Все ручки, карандаши почти плавают в коричневой липкой субстанции. Позже Кира поняла, что это был всего лишь банан. Но первой реакцией было выкинуть его со всем содержимым, так отвратительно всё выглядело. А ещё хотелось закричать во весь голос, выбежать из класса, громко хлопнув дверью, и покинуть навсегда эту школу. Мерзкие дуры! Ведь мало того, что украли пенал и выбросили его в урну, так ещё и подложили порченый банан туда. Что б уж наверняка!
Англичанка снова отвешивает Кире замечание: теперь она возмущена её непонятной вознёй с пеналом, да ещё и поднятой рукой не по случаю правильного ответа, а с целью выйти из класса. Какая наглость!
Почему, ну почему даже хорошие учителя всегда думают только о себе и своих уроках? Обидно, неприятно. Нет бы однажды обратить внимание и на чувства ученика! Разок встать на сторону ребёнка, проявить к нему участие, ну пусть маленькое, пусть какое-нибудь. Неужели какой-то невыученный глагол важнее того отчаяния, которое сейчас испытывает человек, твой ученик? Но нет! Они никогда ничего не замечают, не видят, не чувствуют. А потом удивляются, когда трагедии случаются у них под самым носом. «Как?! В нашей благочестивой школе, в нашем благонравном классе такого никак не могло произойти. Никогда… Он же был таким спокойным мальчиком, она же была такой хорошей девочкой», и т. д. и т. п. И изумляются, и поражаются. А что удивляться, когда дальше своего носа, то есть своего предмета, учителя ничего не видят, живут с учениками параллельными жизнями. И потом поражаются неожиданной стрельбе или другим чрезвычайным ситуациям, которые в их образцовой школе ну никак не могли произойти...
Конечно, Кира пока громить ничего не собиралась, но терпение было на исходе. В общем, под тяжёлые вздохи Ирины Юрьевны и тихое улюлюканье класса её выпустили в туалет. Отмыла она руки, пенал, но обиду и злость разве так быстро смоешь? А душевное равновесие, спокойствие так легко восстановишь?
Настроение упало ниже некуда. И поделиться не с кем: Мии-то нет! И самое плохое – нет выхода из этой ситуации, вернее, ты его не видишь, только понимаешь, что дальше будет хуже, а сделать ничего не можешь. Вот это состояние беспомощности просто ужасно: руки опускаются, не хочется учиться, делать уроки, общаться, да вообще ничего не хочется! Но в школу ходить НАДО, никуда не деться, родители-то не поймут… Только это «надо» доводит до отчаяния.
Проходят дни, спокойно, хоть и уныло. И вроде опять ничего не происходит, но Кира-то уже знает, что это всего лишь затишье перед бурей.
И правда, следующая подстава разворачивается на уроке рисования.
Елена Анатольевна – творческая личность, поэтому у неё вечный бардак: в кабинете постоянный гул голосов, каждый садится, где хочет и делает почти что хочет. В начале урока Кира собирается занять своё место рядом с Кириллом, как тут неожиданно обнаруживает, что там уже расположился Валерка Князев. На её молчаливое недоумение он улыбается, подмигивает и сообщает значительно, что у них с Кириллом, мол, «важный» разговор.
Что ж – делать нечего, она садится за единственную пустующую парту и неожиданно оказывается между двух огней: Машкой и Дашкой с одной стороны, Леркой и Бегуновой с другой. Позже до неё дошло, что это место специально приготовили для неё, но на тот момент она не замечает подвоха.
Дали задание – рисовать натюрморт с натуры. Все в творческом процессе, а на самом деле просто заняты своими делами: кто домашку по матеше переписывает у доброго соседа, кто музыку слушает, кто играет… А девчонки решили поболтать. И предметом для разговора выбрали не кого-нибудь, а Киру!
– Представляешь, рыжая-то опять в юбке пришла, – начала Машка, усаживаясь боком на стуле. Она явно не собиралась ничего рисовать, только с усмешкой поглядывала на Киру.
– Да, мы уже с Козловым перетёрли это сегодня, – тут же оживлённо продолжила Дашка.
– Бедняжка, полное отсутствие вкуса, – «жалея» её, пискляво вклинилась в разговор Вичка с задней парты.
– Да-да, выглядит отвратительно, – подала голос и Лерка (подружка, называется, хоть и бывшая, конечно, но всё равно обидно).
– Не ходите, девчонки, в юбках, если у вас такая фигура, – назидательно заключает Горшкова, навалившись всем своим большим телом на парту, исподтишка ехидно посматривая на Киру (ага, типа ей ходить с такими ногами можно!).
– Вот-вот, – поддакнула сразу и Сидорова с мерзкой улыбочкой на устах, – даже Никита заметил это. И юбка-то какая! На помойке она её нашла, что ли. Как думаешь, Викуль? – бросила она Бегуновой.
Викуля тут же постаралась выслужиться:
– Совершенно согласна. Полный отстой. А колготки-то, колготки вы видели? Это надо! Красного цвета! Вот кринж!
Все вяло прыснули.
«Не красного, вообще-то, а бордового, это стильно, но ты, дура стоеросовая, ничего в этом не понимаешь», – подумала про себя Кира и подняла голову. Она зло смотрела на Машку с Дашкой, но те не реагировали, делали вид, что не замечают её. Тогда она развернулась назад к Лерке с Вичкой, но и они тут же внезапно изобразили бурную деятельность между собой. Теперь никто не смотрел на неё, наоборот, все вели себя так, будто её нет, будто она пустое место. Кира открыла было рот, чтобы ответить в том же духе обидчицам, но внутренний голос предупредил: не стоит. Ведь они её провоцируют специально, именно этого и ждут – реакции, чтобы потом всем вместе довести её до слёз и посмеяться. План разработали и договорились об всём заранее!
«Только не играй в их игру, – шептала она про себя, – не следуй их правилам. Лучше создай свою и играй по своим. Нет, эти выдры не дождутся от неё ответа». И Кира продолжила рисовать, стараясь отключиться, пытаясь выстроить стену между ними, создать свой защитный кокон, как тогда с раптусом. Но от негативных эмоций рисунок выходил у Киры так себе. Очень хотелось порвать его и кинуть прям в лицо Горшковой, нет, лучше выплеснуть стакан воды, приготовленный для разведения красок, ей на голову. Вот была бы умора! Мокрая Машка – это нечто! От мысленного образа у Киры даже улучшилось настроение. Ничего! Она ещё им покажет. Это слабых бьют и обижают, а она сильная. Видала она этих Сидоровых-Горшковых… ну, знаете, где…
«Не замечай их, не замечай, только это и работает», – твердила она про себя, как мантру. Но сложно, как же сложно не замечать. Легче вцепиться, обозвать в ответ, да даже подраться, чем не реагировать на выпады этих лягушек из террариума. Кира чувствовала, что держится из последних сил. Ещё минута и она…
Но тут, как ни странно, на помощь пришла Елена Анатольевна. Она вдруг отложила дела и решила пройтись по рядам, оценивая работы своих подопечных.
– Что ж ты, Маша, ничего не нарисовала? – с укором обратилась она к Горшковой. – Урок скоро закончится, а у тебя ещё ничего нет. Быстрее надо, девочки, быстрее. А у тебя, Бегунова, даже бумага отсутствует. Забыла? Лера, поделись со своей соседкой, и начинайте уже работать, а не болтать. Программу никто не отменял. Если не успеете на уроке, придётся дорисовывать дома. Да, Даша, я и к тебе в том числе обращаюсь. А то опять будет – забыла, простите, не ставьте два... А потом мама твоя прибежит: «Почему у дочери тройка в четверти». Да потому что работы вовремя не сдаёте, вот почему! И оценки я вам рисовать не собираюсь. Нет работ – нет и оценок хороших...
В общем, от души их Елена Анатольевна пропесочила, и как только та отошла, Сидорова сразу забыла про Киру и переключилась на училку.
– Вот мымра, – злобно прошептала Дашка подружкам, – маму приплела зачем-то, – и тут же начала оправдываться: – Ничего она к ней не бегала, будет она по пустякам бегать, рисование это нужно только Елене, это ж не предмет, а фигня какая-то. Оценки рисовать она не будет, – продолжала ворчать Сидорова, передразнивая тон училки. – Будто умеет рисовать, у меня создаётся впечатление, что её саму не доучили.
Поддерживающие её подружки лениво посмеялись и занялись делом, оставив жертву, то есть Киру, в покое.
А Кира «мымре» Елене Анатольевне была очень благодарна за то, что та спасла её от очередного позора. Хотя позже оказалось, что не совсем спасла, просто отсрочила время. Ведь если за дело берутся профессионалки, то жди беды! Они всегда доводят всё до конца!