Павлония

После разговора с наставником Пинасеи Мия была сама не своя…

Регнер, хоть и был готов отправиться на восток, не тешил ни себя, ни её иллюзиями. Успех мероприятия, по его словам, был сомнителен. Ведь даже с южными и центральными регионами переговоры оказались неудачными. Что уж говорить про павлонцев, которые всегда придерживались принципа невмешательства в общие дела Плантайи. Что их могло сподвигнуть нарушить этот принцип, он не знал. Не знала и Мия. Но попробовать они были должны…

«Уверен, в тебе есть нечто такое, что убедит их, ты найдёшь слова», – подбодрил её Регнер по дороге к порталу. Она сомневалась, конечно, но не в своей правде, а в том, подберёт ли нужные, правильные слова для людей востока.

Ведь все видят мир через призму своего опыта. И часто так происходит, когда правда тебе очевидна, а другим нет. А если их большинство? Тогда сомнений больше! И как же действовать?

«Действуй, как можешь, а жизнь сама определит правду», – вспомнила она собственные слова. Но сложно, как же сложно идти против всех, настаивать на своём. Она даже не подозревала, как невыносимо тяжело идти против наставников – более мудрых, более опытных людей. Но, к счастью, в Плантайе есть нексус. Он диктует правила жизни, значит, каждый сам знает, что правильно, а что нет. Нексус говорит, у тебя есть глаза, уши, сердце. Смотри, слушай, живи. И действуй, как подсказывает нексус. Нексус, а не другие. Никто не хуже, не лучше, все на своих местах. Да, они прошли больше, значит, и опыта больше. Они уже сталкивались с такой ситуацией, а ты нет. Но они лишь могут подсказать, дать тебе совет, а решать, что делать, должен ты сам. Потому что это твоя жизнь, и тебе дан такой же дар, как и им – сердце, в котором заключён нексус, где записана неизменная воля Природы, вечная её мудрость. И читать эту волю может каждый. Каждый, чьё сердце открыто, кто имеет ясный разум. Нужно лишь приложить усилия, чтобы понять её (в этом и заключён священный закон равенства и единства всех живых существ). И пусть сейчас ей не верят. Не это ей нужно. Она должна выполнить свой долг перед нексусом.

Как только они прошли портал и оказались в Павлонии, им пришлось снять свитера и меховые безрукавки, потому что здесь было жарко и влажно. Совсем другой климат, природа. Регнер, к счастью, всё предусмотрел: под тёплой одеждой на них были лёгкие платья и штаны, меховые и войлочные сапоги сменились на сандалии.

– Ну как? Теперь нас и не отличишь от местных, да? – весело бросил он, убирая всё в неизменный плечевой мешок.

Мия смотрела по сторонам. И правда, теперь их одежда ничем не отличалась от павлонской. После снежной зимы необычно было смотреть на ярко-зелёную траву и сиреневые колокольчики, которыми были покрыты деревья повсюду. Нежный, фиолетово-голубой цвет окутывал их облаком.

Мия поняла, что это именные деревья и, поинтересовавшись названием, узнала у Регнера, что это павлония.

Когда-то давным-давно Регнер проходил здесь стажировку, такую же, как и Мия в Урбании. Поэтому знал об этом городе многое. Но не в его манере было что-то рассказывать, и Мия набиралась впечатлений сама. Всё здесь было новым, иным. Дома, люди, природа – всё отличалось от привычного. Сдержанность и утончённость в приветствиях местных жителей. Необычные, невиданные растения и ландшафты. Сотни оттенков зелени. Чёткие пропорции, минимализм. Красота выражалась здесь не в мелких деталях, а в самих гармоничных линиях, особой манере организации пространства. «Так вот, оказывается, откуда у Зигор-Велеса любовь к лаконичности. Он же учился здесь», – вспомнила Мия.

Вскоре они подошли к одноэтажному дому, стоя́щему на сваях, с изящно загнутой кверху многоярусной крышей. Оставив на веранде сандалии, они вошли в просторное светлое помещение. Их встретил мальчик и, выслушав просьбу поговорить с учителем, попросил подождать.

В доме практически не было никакой мебели, кроме изысканных сундуков. Никаких стульев, кресел, столов. И в этом была особая эстетика: в простоте, в организации пространства без лишних предметов.

Когда они сели на пол, покрытый расположенными в строгом геометрическом порядке коврами, сплетёнными из растительных волокон, Мия убедилась ещё и в его безукоризненной чистоте.

Она хотела было спросить, почему они не пользуются мебелью, но Регнер жестом дал знать, что разговоры здесь не приветствуются, лучше соблюдать тишину, поэтому они молчали.

Каждый думал, размышлял о своём, когда неслышно появился маленький человек с тонкими чертами лица, по которым сложно было определить истинный возраст; только седые волосы, собранные в пучок на затылке, говорили о том, что мужчина уже немолод. Он поклонился своим гостям и после кратких приветствий предложил прогуляться по саду.

Намеренно приотстав, чтобы старые знакомые могли поговорить с глазу на глаз, Мия наслаждалась красотою и сложной системой обустройства сада.

Сиреневые цветы гроздьями свешивались с веток вдоль идеально вымощенных дорожек; кустарники круглой и квадратной формы росли по особому замыслу создателя, изредка открывая маленькие газоны, которые тоже были тщательно подстрижены; где-то журчала вода. Здесь не было простора, масштаба, размаха, но во всех этих уютных крохотных уголках хотелось остановиться, сложить мозаику красок, форм, впечатлений. Ведь каждое место здесь хранило сокровенный смысл, разумность и красоту.

Регнер и учитель, которого звали Кио, остановились возле небольшой беседки с такой же, как и на основном доме, изогнутой кверху стремящейся взлететь крышей. Маленькое строение стояло в воде на сваях и соединялось с дорожкой узким деревянным мостиком, на который, прервавшись от беседы с Регнером, указал Мие учитель. Она поняла, что её приглашают к личному разговору, и последовала туда. Затем к беседке подошёл и учитель: движения его были медленными, выверенными, без намёка на суетность. Регнер же остался на берегу.

– Так ты говоришь, девочка, в твоём учителе образовалось зло? – после долгого молчания без предисловий начал Кио. Он говорил беспристрастно, размеренно, как текла в реке вода.

Мия склонила голову и тихо ответила:

– К сожалению.

– В природе, как ты знаешь, нет добра или зла. Мы, люди, называем злом то, что не соответствует своей природной сущности и нашим представлениям. Добро способствует системе, зло же ведёт её к гибели, – отстранённо, будто и не ей, нараспев проговорил он. – Система существовала многие тысячелетия, почему же сейчас стремится к изменению?

Он говорил загадками, и Мия смущалась, не понимая его, поэтому отвечала коротко:

– Я не знаю, учитель.

– Однако ты должна знать, – спокойно настаивал он, устремляя на неё долгий пронзительный взгляд. Она, теряясь под этими непроницаемыми глазами, молчала, и Кио мягко продолжил: – Зигор-Велес стремится разрушить систему. И поскольку в мире ничего не происходит просто так, я спрашиваю у тебя, в чём причина. Мудрая природа связала все явления в бесконечную цепь причинно-следственных связей, где всякое следствие непременно соответствует причине. Третий закон, помнишь?

– Да, – послушно кивнула она, и перечислила все: – Единства и движения. Причины и следствия. Соответствия. Полярности и равновесия. Борьбы противоположностей, – она их помнила и знала, только совсем не понимала, к чему ведёт учитель.

– Хорошо, что ты помнишь законы, – похвалил он её, – но этого не достаточно, ты должна ещё и понимать их. Вот например закон Единства и движения?

Пока Мия подбирала слова, учитель неторопливо продолжил сам:

– Всё, что в мире происходит, обязано постоянному взаимодействию вещей. В силу этого и существует всеобщее единство. А движение? Оно происходит везде и постоянно, по этой-то причине и нет ничего в мире окончательного, завершённого: всё находится на пути к иному. Так зерно, брошенное в землю, перестаёт быть зерном, превращаясь в колос. Оглянись, и везде ты увидишь разумность, целесообразность. Миропорядок полон скрытого смысла, ведь природа во всё заложила своё намерение, нужно только распознать её план.

Тут Кио прервался и многозначительно посмотрел на неё, будто проверяя, усваивает ли она то, что он говорит.

– Значит, учитель, зло тоже заложено природой? – тихо спросила она.

– У природы нет зла, – напомнил он снова мягким глубоким голосом, – это люди вкладывают во все явления свой смысл, искажая в своих представлениях её замысел. Что ты знаешь про закон полярности и равновесия? – внезапно спросил её Кио.

– Полярности и равновесия… – повторила она за ним, не зная, с чего начать, и, до конца не понимая аллегории учителя, боялась попасть впросак.

– Чёрное и белое, сладкое и горькое, – попыталась объяснить она после минутной задержки. – Без полярностей ничего нельзя понять. Если бы не было темноты, мы не узнали бы света. Всё двойственно, все события и явления имеют два противоположных полюса, в центральной точке которых находится великое спокойствие, равновесие, – она замолчала, так как не знала, что ещё нужно сказать.

– Равновесие, – медленно повторил за ней Кио, – главное составляющее существования системы. Только гармония позволяет существовать единству противоположностей, слаженно взаимодействовать, стройно звучать, как разные голоса в хоре или инструменты в оркестре, где каждый играет своё, но вместе они создают нечто совершенное, красивое – прекрасную музыку. Гармония возникает из противоположностей, которые обогащают друг друга, но она же и нарушается, когда одна из сторон берёт вверх, обладая почти всем. Зло не могло появиться из ничего и ниоткуда, ведь это обратная сторона добра. Вы нарушили гармонию, баланс, ведь непротивление злу тоже есть зло. Каждый поступок порождает следующий. Каждый выбор ведёт к последствиям. Реальность же – только отражение наших поступков и помыслов. Корни зла происходят от желания. Вы нарушили бесстрастность и запустили в нём желание. У него появилось неукротимое желание самоутвердиться, взять вверх, поправ Законы. Кто подменил ему цель и путь жизни, как не вы? – внезапно жёстко подвёл он итог.

Мия не возражала учителю, но чувствовала, как внутри у неё всё протестует.

– Но мы же можем… – робко начала она и, посмотрев на учителя прямым открытым взглядом, тихо продолжила, – мы же должны как-то это исправить.

– Вы породили зло, вы и должны его исправить, – туманно и неутешительно заключил Кио. – Мы, павлонцы, придерживаемся мудрого отказа от деяний и различных вмешательств в дела природы. Их победы и поражения временны, только вечное – равновесие – интересует нас.

Последовало длительное молчание. Она понимала, что это почти отказ помочь ей, но не для этого она оказалась здесь.

– Но если вы не вмешаетесь, – возразила она твёрдо, – тогда система, – голос её дрогнул, и она исправила на другое, родное слово: – Наш мир, он… погибнет. – Мия замолчала на секунду и затем процитировала слова самого же учителя: – «Непротивление злу тоже есть зло», и тогда уже вы будете виновны в этом.

Учитель пристально взглянул на неё, и Мие показалось, что впервые сдержанная, скрытая улыбка промелькнула в уголках его рта.

– Что ж, Регнер не зря взял тебя с собой, – уже мягче заметил Кио. – Возможно, ты сможешь что-то исправить. И ты права, пожалуй, я помогу тебе. Я научу тебя, как преодолеть энергию купола. Но ты должна остаться здесь и понять, что нарушило гармонию Зигор-Велеса, почему произошёл сбой его нексуса. Иначе всё будет бесполезно.

– Спасибо, учитель, – сердечно и искренне поблагодарила она его, заметив: – Времени только мало, люди там могут погибнуть...

– В твоих силах понять это быстрее… – певуче отрезал он и поклонился, что означало – разговор подошёл к концу. В ответ она тоже благодарно поклонилась и вышла из беседки.

Так началось обучение Мии. Их с Регнером поселили в гостевом домике прямо на берегу тихой, спокойной реки. Они спали на циновках, что было весьма непривычно, ведь в обычной жизни у них были кровати, впрочем, на полу всё равно спать оказалось куда удобнее, чем на кушетке в Мегаплантисе.

Они вставали с восходом солнца, скудно завтракали, затем шло обучение с учителем Кио, а после – самостоятельные тренировки и свободное время. Ей разрешили летать, и она после обеда облетала Павлонию и окрестности.

Мия никак не могла привыкнуть, поверить, что снова может летать. Разбегалась босиком по мягкой прохладной траве, нажимала на нужную точку и ловила момент, когда ноги вдруг отрывались от земли и она становилась легче воздуха. Что может быть прекраснее этого! Не успев подняться высоко, она снова спускалась, включала притяжение и повторяла действия: разбегалась и взлетала, разбегалась и взлетала. Это на время помогало бороться с отчаянием, отвлекало от грустных мыслей. Вот он, момент счастья – только что ты ощущал тяжесть тела, секунда, и тебя нет больше, ты мысль, чувство, мимолётная дымка… И казалось в этот момент, что она может всё! Вернуть близких, Цедрус, время. Но так только казалось…

Затем она улетала далеко, бродила одна по зелёным лугам, вспоминала утраченные практики, тренировала новые. Как-то пошёл дождь, и она, машинально махнув рукой, тут же создала над собой защитный купол. А потом даже смогла временно материализовать беседку на понравившемся ей одиноком лугу и просидела там до заката.

Но вот с обучением у учителя Кио выходило плохо. Пройти через защитный купол, который он создал специально для неё, никак не получалось.

Учитель говорил, всё дело в концентрации внимания. Сначала нужно было найти, ощутить в себе энергию (и с этим проблем не было). Затем собрать её в потоки и сосредоточить в одном месте, сдерживая, сдерживая, сдерживая (и с этим она тоже почти справлялась)… В конце концов, увидев брешь в пространстве, ударить (и вот тут была загвоздка). Материя двигалась циклично, и только раз в двадцать секунд открывался разрыв. Нужно было сфокусироваться, увидеть пересечение слоёв и ударить вовремя, и именно туда. Но она никак не могла избавиться от привычного восприятия, и только изредка с больши́м трудом ей удавалось увидеть брешь, тогда как энергии, чтобы ударить, уже не было, или же она просто не успевала ударить в нужный момент.

Что не удивительно! Ведь она не могла сосредоточиться! Глубокая печаль не покидала её ни на минуту, подтачивая силы. Мысли всё время крутились возле одного: она ничем не может помочь близким, не может вспомнить, понять, ускорить процесс обучения. Не может, не может, не может…

Безумно она скучала по маме, отцу, Тео и Лее. Везде видела их лица, отчаянно мечтала ощутить тепло, биение сердца родного человека рядом. Всё больше и больше осознавала значимость этих людей в своей жизни, и бессмысленность собственного существования без них… Хоть бы одна мимолётная встреча! Но нет…

Как-то учитель спросил, вспомнила ли она первопричину, приведшую Зигор-Велеса на сторону зла. Она ответила:

– Нет, и боюсь, эта задача для меня невыполнима.

– Отчего же? – хитро прищурив глаза, спросил он.

– Такое знание мне неподвластно. Его нельзя вывести логически или понять эмпирически. Я силюсь, но ничего не получается, – беспомощно развела она руками, с мольбой в глазах глядя на него.

– Да-а, – протянул он неторопливо, и на его лице будто промелькнула улыбка, – не получается, поскольку ты используешь не тот источник.

Мия недоуменно смотрела на учителя, и он пояснил:

– Ты не знаешь себя. Действуешь от головы, а должна – от сердца. В природе ничего не происходит беспричинно! – тут он поднял вверх палец. – Ваши судьбы с Зигор-Велесом крепко связаны. Почему? – многозначительно посмотрел он на неё и сам ответил: – Поскольку вы два полюса одного явления. Борьба противоположностей, помнишь? И если он действует от головы, ты должна действовать от сердца. Там твой источник. Там твоё истинное знание. Научись его читать, и ты обретёшь силу против Зигор-Велеса.

И снова тренировка… Она не думает, отключает разум, не следит за брешью. Чувствует её в груди, видит, но словно другими глазами! Ударяет! И вот оно! Она нащупала проход в плотной материи купола, держит его силой своей энергии, открывает. Секунда-две-три, на четвёртую проходит сквозь, на пятой брешь исчезает. Удалось!!! Она прошла!!! Да!!! Всё её лицо светится от счастья, она благоговейно смотрит на учителя.

– Способность сердца к мгновенному отклику – редкий дар, – ласково замечает он и прибавляет ложку дёгтя: – Но навык нужно закрепить. Ещё пару-тройку дней тренировок.

– День! – складывает Мия руки в мольбе. – Пожалуйста! Я буду тренироваться с раннего утра до поздней ночи.

И тут краем глаза она замечает спешащего к ним Регнера. Он отводит учителя в сторону и взволнованно что-то ему говорит. Через минуту-другую Кио плавно возвращается к ней и бесстрастно заканчивает беседу:

– Да, пожалуй, дня достаточно. Совет уже назначен.